1. ПОЕЗД ЖИЗНИ «БЕНДЕРЫ-ТАЙШЕТ»
Тайшетский поезд на Иркутск привычно постукивал на стыках рельс, за окном мелькали давно знакомые сибирские пейзажи – все было, как всегда. Анатолий Малых рассеянно смотрел куда-то вдаль, как вдруг к нему подошла женщина-проводница:
— Можно вас пригласить на чай?
Малых удивленно посмотрел на нее и неопределенно пожал плечами:
— А чё время не скоротать?
— Пойдемте в нодовский вагон, нас там ждут.
Их ждали начальник отделения дороги, ехавший в собственном служебном вагоне (в нодовском) и еще одна проводница – молодая, с пристальным взглядом.
— Да, именно он, — сказала она, вглядываясь в Анатолия. И, уже обращаясь к нему, объяснила:
– Я вас помню по Бендерам. Все время ходила на работу через авиадук у вокзала, где казаки проверяли документы. А вы любили в это время покуривать… Бороду-то куда дели?
Толя был поражен. Приднестровская война – такая далекая теперь через год по тому времени после ее окончания – словно опять обожгла изнутри. Да, были Бендеры, были авиадук и скамеечка возле него, где хорунжий Малых иногда сидел на солнышке с трубкой. Бородатый, в пилотке, когда другие казаки носили полевые офицерские фуражки, и с трубкой! Такого сложно было не приметить. Много было и местных жителей, торопливо спешивших мимо их казачьего поста в минуты затишья между боями.
— Ета-а… как же получается? – только и проговорил он.
— Давайте пить чай!
— А как вас зовут?
— Неля…
Толик Малых вырос в казачьем селе Или у берега небольшой речушки Илейки – в Куйтунском районе. Казачьи места, родовые. Здесь, как он узнает потом, казаки рубились с ЧОНовцами насмерть. Части особого назначения! Это были каратели «красных», а казаки стояли сами за себя, хотя многие и служили до того у «белых». Страшное было время. Был такой иуда казак Воронцов, так он двух казачат сказнил у церкви – головы им отрубил. Поймали ката станичники, привязали его меж двух пригнутых берез и разорвали. Страшная казнь, сродни тому времени. Кто-то ж снимал потом труп с деревьев…
В пять лет Толю посадили на коня боронить овес. Придремал он в седле на солнце от монотонной работы, конь стал ходить вкривь и вкось, и очнулся мальчишка уже на дереве – не помнит, как там оказался после дедова кнута… Воспитание у казаков всегда было суровым, много веков жизнь то и дело ставила их на грань выживания, и некогда было волынить с педагогикой. А дети вырастали у них чистые, работящие. И смелые.
«Красное» слово ЧОН атаман Крестовоздвиженской станицы Куйтунского района хорунжий Малых вспомнил в Тирасполе, когда впервые услышал новое для себя слово ОПОН – Отряды полиции особого назначения Молдовы. 19 июня 1992 года ворвались они вместе с молдавской гвардией в нейтральные Бендеры на том берегу Днестра, захватили город, которые никто и не оборонял, и устроили бойню. Блокировали, в конце концов, горисполком, в здании которого заняли вкруговую оборону его защитники. И нужно было спасать Бендеры!..
До Бендер из Тирасполя – каких-то километров десять, не больше. Ну и расстояния! А от Бендер до Кишинева – шестьдесят шесть… Нет, не Сибирь. Сибиряки привыкли к другому километражу, когда пространство измеряется в сотнях километров. Оттуда – из далекого далека – и прибыл на войну сотник Малых во главе третьего добровольческого разъезда Иркутского казачьего войска – первые два в Приднестровье уже воевали с мая. С ним были саянцы вахмистр Володя Ошихмин, казак Виталий Туманов и урядник Валерий Филиппов. Новые добровольцы России и встали тогда вместе с приднестровцами против нового ЧОНа, в состав которого со стороны «румын» входили и воинские части. «Румыны» — потому что подняли над Кишиневым румынский триколор, ставший их государственным флагом. Потому что прияли государственный гимн Румынии. Потому что по всей Молдове русскую кириллицу заменили латинским алфавитом. Потому что хотели присоединиться к Румынии. А приднестровцы не хотели! И взяли в руки оружие, когда ОПОН начал карательные акции в Дубоссарах и когда появились первые убитые среди беззащитных тогда людей. Сначала в руки взяли арматуру, потом – охотничьи ружья, затем взорвали мост на Кишинев и вырыли вдоль Днестра окопы, в которых на двоих был один трофейный автомат…
Казачий разъезд хорунжего Малых прибыл в Тирасполь именно 19 июня – в день нападения ОПОНа на Бендеры. Сибиряки получили оружие, и их тут же направили на зачистку территории кладбища в болгарском селе Парканы, что красиво располагалось в гуще фруктовых деревьев у самого моста на Бендеры. Там группа диверсантов устроила стрельбу, и их нужно было обезвредить. Необстрелянные добровольцы растянулись редкой цепью и прочесали кладбище. Как выяснилось, диверсантов было четверо.
После зачистки они вышли к мосту, где встретили тираспольца сотника В. Притулу. Он был один! Из Тирасполя еще никто не успел подтянуться. И казаки хорунжего Малых залегли в двухстах метрах от правобережных Бендер – такова была здесь ширина Днестра, на левом берегу которого они решили стоять насмерть.
Толя занял огневую позицию в бетонном доте и открыл огонь из ручного пулемета, полученного в управе Черноморского казачьего войска. Их было всего шестеро, начавших бой. Потом подтянулись другие приднестровцы, но к тому времени прямым попаданием снаряда Толю завалило в доте. Очнувшись, он понял, что его никто не спасает. «Думают, что убит», — пронеслось в голове. Найдя щель меж бетонными глыбами, он высунул наружу ствол пулемета и дал в воздух длинную очередь. И тут же услышал, как люди по ту сторону смерти бетонного гроба отваливают глыбы. «Держись, Толян!» — услышал он. «Держусь», — молча сказал он, сидя на земле меж нависшими бетонными плитами. И подумал, глядя на них снизу: «Не обвалились бы…»
Бои в Бендерах шли уже почти месяц. Линия фронта разделила город на две части, приднестровцы и румыны стреляли друг в друга почти в упор. Бой в городе! Сложнее всего вести боевые действия в городских кварталах – об этом сказано и в Боевом уставе.
Но были и минуты затишья, когда уже бородатый Анатолий Малых садился в сторонке на солнышке, закуривал и думал о мирной жизни. Солнце светит, птички поют, синее небо… Как не вязалось все это с войной! А мир был совсем недалеко – уезжай, тебя здесь никто не держит, и кати до своей Сибири за сотни-тысячи километров от Приднестровья! Но совестно ведь бросить всех, стыдно…
Из иркутских казаков уже погибли вахмистр Сергей Васильев, хорунжий Олег Халтурин и казак Женя Балабанов из первого и второго разъездов Иркутского казачьего войска. Двое были ранены. А саянцам пока везло. Может, потому, что по-первости их оттягивали в тыл и как мало обстрелянных ставили на посты, в том числе – и к авиадуку. Но потом Малых вошёл в диверсионно-разведывательную группу сотника В.Смольникова…
— Пошли! – Толя услышал в темноте приглушенную команду сотника, все встали, и группа двинулась в сторону «румын». Сначала пошла, потом – поползла.
На этот раз Малыха оставили прикрывать проход.
— Ета как?… — пробовал он поначалу возмущаться.
— Это приказ! – отрезал Смольников, и Толя залег за рельсами на железнодорожной насыпи, за которой начиналась нейтралка.
Приднестровье… Названия его городов Анатолий знал с детства. Здесь – на Румынском фронте – оба его деда воевали в корпусе генерала Крымова до революции, и их отводили на отдых в Тирасполь и в Бендеры. Василий Трофимович Малых был расстрелян в 1938 году в Пивоварихе, а его односум Иван Яковлевич Константинов прожил девяносто восемь лет. Он и рассказывал внукам о той войне…
Неожиданно раздалась стрельба: на этот раз группу ждали – она напоролась на засаду. «Румыны» открыли сосредоточенный огонь с трех сторон, и казаки залегли. «Всех перебьют!» — пронеслось в голове у Толи. Он понимал, что если начнет сейчас стрелять, все румынские подарки будут его, но он плотно вжался в землю, и, дав несколько длинных очередей в темноту, принял огонь на себя.
Толя стал «огневой точкой», которую тут же стали подавлять. «Румыны» перенесли стрельбу на него, и две пули пронзили его. От боли он опрокинулся навзничь, его пулемет умолк, но этих минут отвлечения противника от основной группы хватило для того, чтобы отойти. Ребята оттащили раненого Толю, и на его место лег Смольников. Но стрельба с той стороны уже прекратилась, и он перебежал в небольшой домик возле железной дороги, где были все. Малых начал отключаться, но Вадим вколол ему промедол. Толю перевязали, но когда стали выносит наружу, у входа в домик раздался оглушительный взрыв. Всех разбросало, а Толю ударило о каменную стену темной мощью развоевавшейся смерти, которая все никак не могла до него добраться. Но ее силы не хватило для Малых и на тот раз: он очнулся уже после операции на больничной койке.
— Ну, есть хочешь, казак? – услышал он сквозь туман в голове басовитый голос.
— Сала бы да луку… – выдавил он.
— О! Сразу видно – сибиряк!
Толя открыл глаза и увидел смеющегося генерала Лебедя. Командующий оказался в той же палате за день до него – после очередной контузии. Но поутру генерал Лебедь выписался, и хорунжему Малых так и не пришлось с ним толком поговорить.
Малых вернулся из Приднестровья и снова стал жить «на Илях». Все, вроде, было ничего, но Толю мучили страшные головные боли. Раны, в общем-то, зажили, а вот контузии…
В 1994 году Анатолия положили в областную больницу Иркутска. Под вопросом была его жизнь, и в это время в палате возникла (возникла!) Неля, с которой он познакомился в поезде. Она стала его сестрой-сиделкой на долгие три месяца почти непрерывных болей в голове. А в затишье между ними – как в затишье между бендеровскими боями – снова как бы невзначай обращала на него внимание. И он стал выздоравливать. А Неля рассказала ему, как потеряла мужа и осталась с двумя детьми. А он – как потерял жену и теперь растит двух дочерей и сына… Не сразу и не вдруг, а через время, которое потребовалось обоим, у них возникла семья, и сложилось тихое семейное счастье. Толя купил в Иркутске десять полуплеменных жеребят из выбракованных на ипподроме дончаков и орловцев, и они развели хозяйство. Пятеро детей и их двое – семь «я».
А потом, вернувшисьоднажды после отъезда по работе, увидел, что все пристройки, сеновалы и конюшни ему сожгли. Завистники. Эта такая порода людей сложилась в Илях после гражданской войны. И Малых продал коней и уехал из родных мест – подальше от завистливых глаз. Только где их теперь нет? Он опять стал ловить косые взгляды: как же –
пилорамой обзавелся, лес из тайги возит! Это уже в деревне Квиток Тайшетского района. Названия-то какие – Или, Квиток… Казачьи! Как это их не переименовали при советской власти?
Когда в армию призвали Петра (сына сотника Малых), тот оказался в составе миротворцев на границе между Грузией и Южной Осетии. Туда и рванул Анатолий в августе 2008-го, когда Грузия начала войну и прошел слух, будто Петр оказался в плену. Но слух был ложным, и успокоенный Малых вместе с группой казаков-добровольцев ушел на вертолете в Кадорское ущелье на зачистку. Воевать не пришлось, но дыхание войны ощутил снова – в осетинских деревнях он увидел следы того же преступного ЧОНа, но теперь уже с грузинским акцентом.
А когда вернулся с ребятами, узнал о предстоявшей свадьбе сына! Хорошая получилась свадьба, хоть и неожиданная. И породнилась семья Малых с местными кубанскими казаками, и Петр привез молодую жену в Сибирь после увольнения из армии. Видимо, такая уж традиция у семьи Малых – получать жен от войны. Старинная казачья традиция.
2. ПОРОГИ ПРОЗРЕНИЯ
Послесловие
Толя, Толик… Так его называли близкие друзья. Несмотря на то, что ему уже перевалило далеко за пятый десяток. Добрый и безотказный, простой и покладистый даже в напускной атаманской строгости – таким подъесаул А.Я. Малых и ушел из жизни. А начинал он ее – взрослую – ожесточенным, затравленным. Ведь восемь лет рос без отца, заключенного в Котласских лагерях как «враг народа», и все это время ему и старшему брату Михаилу напоминали по-всякому, что они – не такие советские, как все. Их отец Яков Малых был осужден за то, что являлся сыном «врага народа» — отказался вступить в колхоз, создал охотничью артель и ушел с казаками в тайгу на промысел, за что был потом расстрелян. Получалось, что Михаил и Анатолий тоже были сыновьями «врага народа», и кто знал, что ждало впереди их самих… Когда отец вернулся в родную станицу Или, расказаченные сельчане то и дело надсмехались над земляком, при случае припоминая ему лагерное прошлое. Слыша насмешки над отцом – над безобидным, в общем-то, человеком – Толя оскорблялся до крайности. И однажды, когда принимал на вершине стога подаваемое сено для укладки и услышал издевку над отцом от дородной женщины, работавшей внизу, он метнул в нее вилы! Не попал, на счастье. Вилы вонзились в землю рядом с ее ногами. А то и ему не избежать было бы колючей проволоки. Но с тех пор в колхозных Илях никто над отцом больше не посмеивался – до самой его трудной смерти от тяжелой болезни, унаследованной, как потом оказалось, младшим сыном. В Тирасполь хорунжий Анатолий Малых прибыл 19 июня 1992 года в составе третьей «пятерки» добровольцев от Иркутского казачьего войска. Сегодня 19 июня в Приднестровье – ежегодный День памяти, связанный с началом зверств в Бендерах, учиненных отрядами полиции особого назначения Молдовы. Но когда ребята из «пятерки» хорунжего Малых пришли в управу казаков-черноморцев, первая половина очередного дня войны была тогда тихой. В Кишиневе шли мирные переговоры, которые вела Москва, и в знак готовности к миру приднестровцы оттянули в тыл казаков и гвардейцев, охранявших автомобильный мост через Днестр, с оконечности которого по ту сторону реки и начинались Бендеры. «Румыны» захватили часть заднестровского города внезапно, и там началась бойня. Расстреляли рожениц в бендерском роддоме. Вместе с младенцами. Затем – школьников выпускного бала в местной школе. Потом – людей на городском рынке и привокзальной площади. ОПОН провел акции устрашения, ибо с военной точки зрения все расстрелы были бессмысленны – ОПОН пытался вселить в защитников Приднестровья ужас, парализовать людей страхом. А по нашу сторону Днестра к наступлению «румын» готовы не были. Надеялись на мирное окончание войны, тянувшейся уже более полугода, притупили бдительность. Казаки отдыхали, отчего и в управе почти никого не было, и когда в Бендерах начались массовые убийства, одними из немногих, кто мог действовать оперативно, оказались казаки-иркутяне. И «пятерка» хорунжего Малых получила приказ занять оборону у моста под командой приднестровского сотника Виктора Притулы. Так иркутяне стали в тот день передовой линией обороны Приднестровья. Вооруженный ручным пулеметом, хорунжий Малых занял позицию в железобетонном служебном домике железнодорожников близ моста. И вовремя: когда чуть смерклось, по тросам подмостных подвесок на нашу сторону стали скрытно пробираться «румыны». Их бы могли и не заметить, но Анатолий находился к оси моста под небольшим углом, что и дало ему возможность обнаружить диверсионную группу. Он стал бить по «румынам» длинными очередями, и под мостом раздались крики о помощи. Убитые и раненые падали в Днестр, и в сердце Анатолия Малых возникла жалость к этим людям. Подумалось, глядя на речную воду: «Где их теперь найдут родные?» Но Толя продолжал стрелять. А когда атака «румын» захлебнулась, уже в наступившей темноте время от времени он прочесывал подмостки короткими очередями из РПК. Наугад. На всякий случай. Благо, Притула принес два цинка с патронами, и боеприпасы можно было не экономить. От сгоравшего пороха в домике было трудно дышать, и хорунжий Малых то и дело высовывался из окна наружу, чтобы отдышаться. Пулеметчик стал для «румын» костью в горле, и на том берегу установили напротив него противотанковую пушку. Малых увидел ее, когда Притула поджег трассерами на правом берегу Днестра деревянное строение: расчет орудия готовился к стрельбе прямой наводкой. Анатолий тут же открыл по нему огонь, и началась дуэль пулеметчика и артиллеристов. Первый вражеский снаряд разворотил кирпичную печку в домике. Видимо, били бронебойным, отчего взрывной волны не было. А потом раздался взрыв осколочно-фугасного снаряда, и хорунжего Малых завалило бетонными плитами… Когда Толик пришел в себя и увидел, что его никто не откапывает, понял: «Считают убитым». Малых выставил ствол пулемета в расщелину между плитами и дал очередь… Его откопали. Вытащили полуживого. Притула принес кувшин молдавского вина (достал у прибывших к тому часу гвардейцев из Тирасполя), и стакан терпкого почти не сладкого «компота», как сибиряки окрестили некрепкое домашнее молдавское вино, окончательно привел Толю в чувство. Пользуясь затишьем в бою, подошли казаки-иркутяне, и все «отметили» его спасение. Можно было немного отдохнуть, потому что гвардейцы заняли плотную оборону у моста, и кувшин опустел быстро. — Здорово, филинята! – услышали казаки радостный голос прибывшего с гвардейцами хорунжего Сергея Васильева из первой иркутской «пятерки». – Здорово, земляки! С перевязанным левым глазом и вооруженный двумя одноразовыми гранатометами «Муха», он выглядел воинственно. Познакомились, ведь в Иркутске с ним встречаться не доводилось. Откуда! Более четырех тысяч казаков состояло в то время по списку в Иркутском казачьем войске. Но наслышаны о Васильеве были все и понимали, что он сбежал из военного госпиталя. — Да, так воевать можно! – улыбнулся Сергей, взяв в руки опустевший кувшин. – За знакомство даже не оставили. — Ты же в госпитале лежишь! Чего примчался? — Ничего. Минус один глаз, левый. Но целиться-то буду правым! С его легкой руки иркутские казаки и прозвали потом себя «Группой «Филин». Уже на том берегу после успешного штурма и взятия моста, когда бой затих, хорунжий Малых и его ребята нашли убитого Сергея среди погибших приднестровцев. Хорунжий Васильев успел выстрелить только один раз – он поджег вражеский БТР, и рядом разорвалась мина. Лицо его было побито мелкими осколками, и слетевшая повязка стала уже не нужной… Бои в Бендерах усиливались день ото дня. «Румыны» неиствовали. Пугая казаков, они даже пригрозили взорвать цистерны с ядовитым газом, которые скопились на железнодорожных путях: газ был необходимым компонентом для выделки кожи на бендерской кожевенной фабрике, когда-то имевшей всесоюзное значение, так что российских цистерн было много, и угрозы были небезосновательны. Когда наши пошли в очередную атаку, опоновцы всё ж-таки продырявили одну из них. Многие казаки катались тогда по земле от отравления. А один иркутянин был даже отправлен в лечгородок. То и дело Анатолий Малых вместе с другими переживал гибель боевых товарищей. Но отчаяния или безысходности не было: ребята делали свое природное казачье дело – воевали. А смерти были неизбежны. Внутренняя горечь от безвозвратности гибели сослуживцев стала знакома Толе еще в Афганистане, где после армии в составе спецотряда он охранял (точнее – оборонял) аэродром с нашими секретными «Черными акулами». Вертолеты работали по душманам активно, и те мстили вертолетчикам всячески. Стоять приходилось насмерть, и Анатолий Малых не чаял уже остаться в живых. Боевой дух в отряде был низким. Одолела тоска, так как никто не понимал, за что и во имя чего воюет. И в казарме прочно прописались наркотики – в самый разгар советской власти, при которой так громко любили говорить о нравственности и моральном кодекс строителя коммунизма. «Дурь» потребляли почти все, пристрастился к ней и Толя. А когда внутренне очнулся и понял, что скорее погибнет от наркоты, чем от пули, взял себя в руки. Точнее – в железный кулак. Было тяжело, но он бросил наркотики, сумел отстраниться от казарменной дури сослуживцев и победил тоску… Казарменная тоска поселилась в нем еще во время срочной службы в укрепрайоне на границе с Китаем, за которой китайцы то и дело производили воинственные движения. Задача личного состава их воинской части состояла в том, чтобы продержаться первых два часа войны. А потом, как говорили, должны подойти на помощь наши. Но и солдаты, и офицеры понимали, что все эти заверения – вранье, поэтому чувствовали себя смертниками. И вот – Приднестровье… Приднестровье! Хорунжий Малых то и дело ловил себя на мысли, что здесь с ним происходит что-то особенное – никакой тоски не было и в помине, в бой звало что-то изнутри, из сердца. Кругом сражались ребята, на которых он полагался во всем. Поэтому смерть товарищей отзывалась в нем не только горечью, но и любовью к ним, завершавшим свой подвиг. В ту ночь находиться на посту в освобождённом районе Бендер хорунжему Малых предстояло до утра, и он вспоминал свои Или, думал о будущем. Хотя далеко вперед не заглядывал – кто его знает, что будет завтра? На днях вон иркутяне с тираспольцами ходили на разведку в сторону Варницы и напоролись на засаду. Погиб черноморский казак Серёга-«Огонек», а потом – и хорунжий Олег Халтурин из второй иркутской «пятерки», пошедший его вытаскивать вместе с другими. А остальные были вынуждены уйти через Днестр вплавь, и уже в воде был ранен урядник В. Филиппов, прибывший в Приднестровье вместе с Толей Малых. А на берегу отход прикрыл иркутянин Женя Балабанов – напарник Олега Халтурина. Так он там и остался – один из многих героев Приднестровья. Что с ним стало потом? Где его теперь было искать?.. На следующий день боевая группа, в составе которой был и Толя, пыталась вытащить «Огонька» и Олега. Под плотным огнем «румын» казаки подобрались к ним ночью, стали забрасывать «кошку», пытаясь их зацепить, но раздались взрывы – они оказались заминированными… Служба на посту продолжалась, всё было тихо. — Смотрите! – услышал вдруг Анатолий взволнованный крик. Светало, и стало видно, как вдоль стены занятого «румынами» здания из окна третьего этажа стали спускать на веревках труп расчлененного на циркулярке казака. Да, казака. Это было ясно видно по форме убитого… На нашей стороне стало невообразимо тихо. А потом – без команды, не сговариваясь – все встали и молча пошли вперед. Без выстрелов. Сама собой возникла психическая атака – грозная и страшная именно молчанием. Малых шел вместе со всеми, закинув ручной пулемет за плечо. Он шел, не обращая внимания на встречные пули. Казаки падали рядом один за другим, но остававшиеся в живых шли и шли, и в их движении на врага чувствовалась такая непобедимая сила, что «румыны» побежали. Они побросали огневые точки на всех этажах, спрятались в домах другого городского квартала, а приднестровцы также молча зашли в опустевшее здание и сняли с веревок расчлененный труп боевого товарища. То был донской казак, ушедший недавно в разведку. Малых его узнал. А в подвале здания ребята обнаружили несколько десятков изуродованных трупов. Видимо, там у «румын» была пыточная. Вовремя обнаружили, что убитые заминированы, поэтому оставили подвал саперам и заняли оборону на новом бендерском рубеже. Из Приднестровья хорунжий Анатолий Малых вернулся с не долеченной раной и с несколькими контузиями, незримо присоединившимися к его афганским. И в известном двухэтажном иркутском доме по известному казакам адресу он прочитал написанный на него донос и получил инфаркт. Пытаясь уйти из кабинета от затеявших какое-то расследование «ясаулов», верных главному следователю, он упал с лестницы вниз головой. А через некоторое время с ним случился второй инфаркт. Но Толя снова выжил. И начались годы его отчужденности от казачества и головных болей, при которых он часами сидел на стуле, приняв чуть ли не четвертную дозу цитрамона. Даже движения ресниц вызывали в его голове раскалывающие удары. Толя чуть не умер в больнице, а после того, как вернулся домой, как-то само собой простил всех и вся – и обидчиков, и врагов. Внутреннее ожесточение, такое знакомое ему с юношества, постепенно прошло, неожиданно уступив место неосознанной любви к людям. Не сразу, конечно. Но через полтора десятка лет после Приднестровья он вернулся в казачество, где его избрали атаманом казачьего округа. Он согласился. Он – с двумя инфарктами, с затянувшейся раной и с несчитанными контузиями! А когда узнал, что государственных окладов атаманам не будет, вздохнул с облегчением: «Если б дали оклады, ушел бы с должности. Чтобы не подумали, что я – из-за денег…» Но на что-то жить было надо, и подъесаул Анатолий Малых вывозил из тайги лес на дрова, служил охранником. Как-то потребовалось прибыть на Совет атаманов в Иркутск, а денег в семье был мало, и он заготовил машину дров, продал ее, и уже на вырученные рубли приехал по вызову в столицу иркутского казачества. В 1992-м на войну в Приднестровье он тоже уехал за свой счет. После ночных смен в охранном ЧОПе подъесул Малых казаковал вовсю. Был строг, иногда перегибал, но его любили. И всегда помогал другим, если мог. А в последнюю свою весну совершил свой последний подвиг, когда в экстремальной ситуации во время паводка на реке предотвратил настоящую беду (при жизни он просил меня не описывать данную ситуацию, чтобы никого не подставить – виноватые в ней были). Он чуть не утонул, оказавшись в студеной воде среди взорванных льдин. Его спасли. Но, как следствие переохлаждения, обострилась застарелая болезнь, и в больнице его уже спасти не смогли. Подъесаул А.Я. Малых до последней возможности руководил Присаянским округом из больничной палаты по сотовому телефону – давал распоряжения, «строил». Он кого-то ждал и не дождался, но тут же и прощал. К нему приезжали казаки, и Толя делился с ними планами на будущее, предлагал новые для казачьей жизни идеи. Он дважды перед смертью причастился. Соборовался. И ушел из жизни, как истинный христианин. Таковы твои атаманы, Россия… . За несколько месяцев до его смерти после долгого ночного разговора о жизни и казачестве, когда он вспомнил ненароком и про свой первый инфаркт, я посвятил ему стихотворение. Вот оно: Всегда звучат предвзятые рассказы, Когда уйдут правдивые бои. И долетают брошенные фразы, И больно бьют, и сердце вновь болит! Камнями побиваемые люди Всегда не правы у людской толпы… И снова долетает камень лютый, И зрячие уходят от слепых.
На верхнем снимках: казачий полковник Владислав Смольников и подъесаул Анатолий Малых. На нижнем снимке: вторым стоит Смольников, на заднем плане — Малых (в Бендерах).
Добавить комментарий